Сегодня огромная проблема: «я не буду это решать, я не могу», «я сделаю плохо, пусть это решит кто-нибудь другой», «я не буду за это отвечать». И все! И на этом заканчивается решение огромного количества вопросов, потому, что в итоге - никто.

Вот, действительно, ситуация, которую я буду регулярно проговаривать до следующего года: у нас через год выборы в городскую думу. Каждый из нас должен через год, желательно из 2-3 вариантов, выбрать своего депутата. Кто их начал искать? Мы сидим и ждем: вот нам их покажут за 2 месяца до выборов, мы будем думать и говорить, что те, кто показал – сволочи. Ну, конечно, сволочи. Они понимают, что мы ждем от них какой-то картинки, они нам её будут показывать. Мы вгоняем себя в ту же ситуацию, которая была перед прошлыми выборами, которая на этих выборах, мы можем её увидеть на следующих.

Идеальный президент? Кто этот человек, зависит от того механизма, на котором он стоит. Тот механизм, который сегодня у нас есть, предусматривает систему «ручного управления», он требует определенного человека, который готов эту «систему ручного управления» включать и использовать лично, своими руками. А другая система может потребовать какого-то другого человека. Очень заметный пример: Черчилль во время войны уходил в отпуск, это было нормально. Иосиф Виссарионович в отпуск не ходил во время войны. Вот вам системы: одна - ручного управления, другая – отлаженного управления. Я бы хотел, чтобы у нас в стране не было необходимости в ручном управлении.

Гражданское общество – это система организаций, в рамках которых люди решают свои социальные задачи. Вот проблема сегодняшняя это то, что гражданское общество существует отдельно от политического, и, чаще всего, оно оттуда самоустраняется. Оно туда идет только при наличии какой-то угрозы. Почему у нас на президентских выборах явка всегда многократно выше, чем на муниципальных? Мы идем туда, чтобы не дать чего-то плохого сделать. Когда надо прийти, чтобы дать сделать что-то хорошее мы ждем вот «того, кто знает, как это делать», и кто придет и сделает это за нас. Поэтому на муниципальных выборах явка 15 процентов, на президентских – 80.

У меня дочка, я не знаю, где она это увидела – не у меня дома, сказала: «Я буду голосовать за Медведева – он симпатичный, и имя красивое». Ну, хотелось бы, во-первых, иметь побольше аргументов, во-вторых, она действительно не в курсе, что Медведев не выдвигается – это её очень расстроило, не в курсе, кто еще выдвигается, но в выборах уже готова участвовать. Выборы – это механизм, который работает в случае, если им пользоваться. Как в организме: если руку примотать к телу, и неделю ей не пользоваться, то потом она шевелиться будет плохо. Я не очень хочу вдаваться в сегодняшнюю ситуацию с выборами, но вот этот механизм не будет работать, если мы не будем туда ходить.

Самое яркое гражданское переживание в моей жизни – это путч 91-го года. Я был в армии в это время, в стройбате, причем, это была часть Московского подчинения. Мы узнали, что оружие на нас записано, оно лежит на складах недалеко. День или два было известно, что нас с этим оружием выведут на улицу. И тут уже решения каждый принимает сам. Вообще, в данной ситуации хорошего выхода уже нет ни для кого, любой выход – плохой. Потому что хороший выход был – не допустить эту ситуацию. И после отбоя зашел начальник штаба и сказал: «Ребята, мы никуда отсюда не пойдем!» - это был его гражданский поступок. И такого уровня решений мне больше не приходилось наблюдать.

Ответ на вопрос «люблю ли я свою страну» очень простой: свою страну я очень люблю. Что мне сегодня в ней не очень нравится, что я не могу её почувствовать. Где-то, может быть, чего-то я не сделал, чтобы её почувствовать, где-то это физически крайне затруднительно, где-то морально крайне неприятно чувствовать, что вот эта страна есть, и она вот такая. Хотелось бы совместить ту страну, которую я люблю и то государство, в котором я живу хотя бы для того, чтобы можно было честно их сравнить. На сегодняшний день для меня это неосуществимо.